Предмет философии. Предмет и функции философии

Взаимовлияние философии и частных наук

А. Философия дает частным наукам:

Универсальную картину мира в его совокупности;

Универсальные законы, категории, методы исследования действительности;

Ценностные ориентации поведения человека (н-р, понимание единства природы и человека, понимания природы как партнера, а не просто как средства для обогащения).

Б. Частные науки дают философии:

конкретные научные данные (факты), частные законы разных сфер действительности. На их основе философия делает обобщения , формулирует общенаучные законы, категории, методы познания.

На основе интеграции этих знаний, философия строит универсальную картину мира . Частнонаучные знания связывают философию с конкретной действительностью.

3. Функции философии. Структура философии

Функции: есть основные ее направления

1. Мировоззренческая: философия

Дает обобщающую систему взглядов на мир в целом на основе имеющихся научных знаний;

Формирует представление об устройстве мира и месте человека в нем;

Раскрывает законы существования и развития мира;

Вырабатывает ценности и цели жизни человека.

2. Гносеологическая (познавательная):

Доказывает принципиальную возможность познания мира,

Изучает законы процесса познания;

3. Логическая:

изучает мышление человека, его законы, учит правильно строить свои рассуждения.

Знаменитый английский физик барон Кельвин (Уильям Томпсон, 1824-1907, один из авторов 2-го начала термодинамики, шкалы Кельвина) заявил сторонникам узкой специализации студентов: «Из-за незнания логики погибло больше кораблей, чем из-за незнания навигации».

Например, знание особенностей менталитета восточных народов (пуштуны, чеченцы).

4. Методологическая:

философия вырабатывает наиболее общие (т.е. универсальные, общенаучные):

- методы познания мира (диалектика, индукция, дедукция, анализ и др.);

Методологическая роль философии заключается также в том, что усвоенное определенное философское знание (принципы) определяет соответствующее поведение человека и ученого (например, материализм или идеализм).

Выделяют и ряд других функций:

- аксиологическая (ценностная),

- прогностическая,

- социальная и др.

В соответствии с функциями выделились и отдельные сферы философского знания, т.н. философские дисциплины (разделы философского учения).

В ходе развития философии, накопления объема знаний, в ней со временем выделились различные конкретные направления исследования мира, действительности (т.н. философские дисциплины ), каждая из которых изучает свой круг философских проблем.

Это разделение на дисциплины постепенно произошло в философии также как и в других науках. Так, скажем, единая прежде математика расчленилась на отдельные разделы (математические дисциплины): алгебра, геометрия, тригонометрия, высшая математика и т.д.

Философские дисциплины:

1. Отнология (греч. Относ – сущее, бытие) – учение о бытии , т.е. об основах всего существующего (природы, человека, мышления), о том, что является причиной возникновения и главной движущей силой).

2. Гноселогия (греч. Гносис – знание) – теория познания, т.е. наука о познании мира и способах его познания.

3. Логика (греч. логос – учение) – наука о мышлении человека, его законах и формах.

4. Этика – теория морали, наука о нравственности (о понятии добра и зла).

5. Эстетика – наука о прекрасном в жизни и в искусстве.

6. Социальная философия – философское учение об обществе.

7. Философская антропология (anthropos - человек) – философия человека (его сущности, смысле и целях жизни).

Есть и другие философские дисциплины :

8. аксиология (греч. аxiа-ценность) – учение о ценностях;

9. философия религии

10. философия политики

11. философия права

12. история философии - изучает зарождение, становление и развитие философской мысли.

Проблематика философии (ее содержание)

Рецензия на книгу Джонатана Гормана «Историческое суждение: границы историографического выбора» (2007) (Gorman J. Historical Judgement: The Limits of Historiographical Choice. Stocksfield, UK: Acumen Publishing Ltd., 2007. P. xi, 258).

В «Историческом суждении» Джонатан Горман поставил перед собой философскую задачу «обозначить место историографии как дисциплины, которая приобретает знание (knowledge-acquiring ) и передает его (knowledge-expressing )» (p. 3). После вводного раздела 1, в котором Горман кратко говорит о существе вопроса, следуют еще четыре раздела. В разделе 2 Горман формулирует собственное понимание исторической дисциплины как предмета философского рассмотрения. В разделе 3 предпринимается попытка исторически «реконструировать» дисциплинарное самопонимание истории. В разделе 4 поднята злободневная проблема постмодернистского вызова научно-исторической практике. В заключительном разделе Горман рассматривает некоторые частные вопросы философии истории: может ли история претендовать на истинность на уровне целых исторических повествований (at the level of whole accounts ), а не входящих в них индивидуальных пропозициональных высказываний (sentential propositions ); объяснительные возможности «нарратива» (если говорить шире, вклад «выражения» в характер притязаний на знание, часто подаваемый как место исторического письма в историческом знании); и, наконец, роль субъективности и ценностной установки (value ) в историческом «суждении». Эти темы необычайно широко обсуждаются в современной философии истории, и Горман выдвигает весьма провокационный набор аргументов и утверждений. Ниже, после некоторых вводных замечаний, я намерен предложить более пространную характеристику и оценку его точки зрения, высказанной в каждом разделе.

Центральная понятийная категория, на которой основывается все предприятие Гормана, это «дисциплина». Мы должны быть благодарны за то, что Горман поставил проблему дисциплинарности в центр своего философского рассмотрения исторических методов. Разумеется, подход к истории как к одной из дисциплин не нов; однако, делая из этого философскую проблему, Горман усиливает теоретическую актуальность подобного подхода. Что есть дисциплина и как мы изучаем подобные проблемы? Прояснение подхода Гормана к проблеме, быть может, приблизит нас и к интригующе расплывчатому выражению «найти место» (locate ), избранному им для описания собственных задач. «Локализовать», «находить место» в какой схеме (логической или эмпирической; проблемной или институциональной и проч.)? По отношению к чему другому (вероятно, по отношению к другим «дисциплинам»)? С какими целями (например, чтобы закрепить ее относительную «научность»)? Горман пытается дать ответ, но он не вполне верен своей же «модели», да и она сама потребует в ревизии. Опираясь на поставленную философскую задачу, Горман определяет свою методологическую стратегию следующим образом: «Философия дисциплины требует историографического раскрытия того, что представители данной дисциплины рассматривают как характеризующее дисциплину, в соответствии с чем, как они считают, они и производят научные операции…» (p. 2). Это примечательнейшее высказывание. Оно включает в себя то, что философия дисциплины нуждается в историческом подходе; иными словами, чтобы разобраться в дисциплине, необходимо «раскрыть» то, что (в течение продолжительного периода) ее «представители» ожидали от собственных практик.

Но «историческая реконструкция» - это метод, сам познавательный статус которого составляет главный проблемный пункт в проекте Гормана, а потому логический круг угрожающе маячит на горизонте еще до того, как автор переходит к делу. В-третьих, - и это частично вытекает из двух предыдущих вопросов, - откуда философии знать, откуда приступить к этому историческому изысканию? Какое обоснование (тем более, междисциплинарное обоснование) гарантирует ее притязания? В конечном счете, разве то, что с самого начала этой философией для конституирования объекта исследования были приняты исторические методы, не ставит под вопрос дальнейшую философскую оценку исторической дисциплины? Это может показаться не более чем риторической путаницей, но на поверку оказывается серьезной проблемой. Горман запутывается в этих кругах, и порой не может выйти из тупиков, в которые он заходит.

То, как Горман изначально формулирует свою философскую задачу, вызывает ряд вопросов. Прежде всего, как он понимает «знание», если оно может быть «приобретено» (acquired ) и «передано» (expressed )? Это один вид знания, все проявления (tokens ) которого имеют общие видовые свойства? Тогда почему вводится провокационное множественное число, «знания», и какое отношение оно вообще имеет к проблеме? Далее, что мы получаем благодаря различению «приобретения» и «передачи» ? Разве не коммуникация позволяет установить утверждения, претендующие на статус знания? Подразумевает ли Горман строгую однонаправленность от «приобретения» к «передаче» (и далее к согласию/консенсусу), и не должны ли мы обратиться к более итеративной и полной модели? Эти вопросы на таком раннем этапе могут показаться занудными, но они указывают на те неувязки, от которых страдает все предприятие.

Наконец, что еще более принципиально: какова роль философии в подобном изыскании: то есть каковы ее полномочия и в чем ее цель ? Горман настаивает на том, что «утверждение, претендующее на статус знания, не может быть признано таковым до тех пор, пока не оно не доказано» (p. 20). Для Гормана философия просто сама по себе является тем дискурсом/дисциплиной, что выносит решение об обоснованности дисциплины; более того, философы стремятся к «некоторому особому, вне- или надисторическому уровню полноты доказательства (justification )» (p. 22). Эта точка зрения, однако, не выдерживает проверку важными вопросами о доказательстве: «признано» кем и «доказано» для кого ? Вряд ли очевидно, что в обоих случаях ответ должен быть - «философы» или что у философов вообще есть ответы, значимые для внутренней организации других дисциплин . Более того: то, что мне кажется наиболее многообещающим в работе самого Гормана, резко ограничивает возможность такого ответа, а значит, и ставит под сомнение понимание им места философии в и для дисциплинарной истории.

I. Дисциплина

В разделе 2 «Философия дисциплины» Горман более строго формулирует свой основной подход: «Философия дисциплины - это в первую очередь историографическая реконструкция (дополненная нашими повседеневными умозаключениями) модели (или моделей), отражающей отличительные черты дисциплины, - а также правил, принципов или образцов предписаний, с которыми соотносят свои действия (настоящие или прошлые) представители этой дисциплины» (p. 59). Он уточняет: «Такая постановка вопроса (argument ) необходима, чтобы избежать случайного выбора между тем или иным подходом к моделированию дисциплины» (p. 29). Иными словами, «мы должны понять, как создать подобную модель» и «при каких условиях нашу модель можно будет считать “успешной”» (p. 27). Но как бы прекрасно ни звучали эти фразы, они не заменят недостаточного внимания Гормана к существующим научным знаниям о понятии дисциплины. Нельзя не признать, теоретическая разработка этой темы не первый день уже стоит в программе самых разных эмпирических «дисциплин» - в первую очередь, истории и философии науки - и они не остались без теоретического урожая . Вместо этого Горман философствует о том, чем должна быть дисциплина. По-моему, здесь мы имеем дело со смещенными представлениями об областях эмпирической и философской работы. «Дисциплина» действительно является важнейшей категорией серьезного философского анализа, но подлинный объект рефлексии у философии может появиться, только если она демонстрирует куда больше «почтения» к гуманитарным наукам, пытавшимся теоретизировать и исследовать этот феномен. Но ирония в том, что Горман полагает, что он чрезвычайно «почтителен» к дисциплинарным методам (practices ) и особенно к исторической дисциплинарности (p. 27). Хотя история и философия науки маячат на горизонте его рассмотрения (а иначе и быть не могло, учитывая внимание, уделенное Томасу Куну), Горман все же отдает предпочтение философскому выстраиванию дисциплинарности.

Горман планирует сконструировать свое специальное исследование истории как дисциплины по образцу дисциплинарного рассмотрения (character ) философии науки. Свою «модель» он выводит из «историографии философии науки» (p. 26). Заметим, что в качестве образца для моделирования исторического метода Горман выбирает философию науки, а не настоящий научный метод. Правильным аналогом для построения модели была бы самоорганизация (self-constitution ) естественной науки ее участниками (members ). Таким образом, Горман допускает серьезную ошибку в рассуждении по аналогии. Этот промах вызывает вал несостыковок и ошибочных представлений.

Горман предлагает сильно урезанную историю современной философии науки - фактически, ему интересен только один эпизод философии науки, когда историцизм Куна сбросил с пьедестала теоретико-модельный подход (received view ) логического позитивизма (дедуктивно-номологическая модель Поппера – Гемпеля). Горман неоднозначно оценивает историческое прозрение Куна, но признает, что оно вызвало кризис в том, каким образом философия науки считает нужным мыслить свой предмет. Другими словами, «идеальное предписание» [способ работы доказательства в естественных науках. - Прим. пер. ] модели Поппера – Гемпеля было основательно дискредитировано тем, что «было отвергнуто в качестве точного описания» (p. 35). Главное, что отсюда хочет вывести Горман, - это то, что в данном противостоянии в действие вступила не только адекватность описания (descriptive adequacy ) научных методов, но и убедительность предписания (prescriptive cogency ) стандартов их оценки. Горман вполне допускает, что аргумент Куна о дескриптивной несостоятельности теоретико-модельного подхода достиг своей цели. Его прежде всего интересует, смог ли Кун лучше, чем теоретико-модельный подход, решить проблему обоснования утверждений второго порядка, в данном случае, что исторические описания того, чем занимались ученые, определяют то, чем ученые должны заниматься и чем им следует заниматься . Подводя итоги, он пытается доказать, что Кун не сумел поставить дескриптивный аргумент на службу прескриптивного обоснования («история науки создает наилучший образец того, чем должна быть наука»), потому что дескриптивный аргумент уже заключал в себе элемент предписания (на роль ученых-предшественников назначаются те, кто подходит под описание) . Как пишет Горман, критикуя Куна, «если как историки мы предлагаем теорию, устанавливающую, что значит быть ученым, а затем на этом основании отбираем ученых и пишем историографию науки соответственно, то стоит ли удивляться, что из наших “фактов” мы поспешно выводим заключение, что именно так ученым и следует себя вести» (p. 57). Единственным полезным итогом такого обзора оказывается то, что в действительности вовсе не историки, а сами ученые (иногда на проблематичных для историков основаниях) авторитетно высказываются в адрес предшествующих носителей своей дисциплины .

Горман делает вывод, что дисциплинарность содержит два порядка выражения: (1) набор ее методов сам по себе и (2) «управляемые правилами» (“rule-governed ”) включение и апробация отдельных примеров дисциплиной и для дисциплины. Хотя одно без другого существовать не может, различение этих порядков позволяет Горману выдвинуть центральное философское положение (point) относительно дисциплинарности, а именно: «чтобы описать предмет как “дисциплину”, потребуются определенные ограничения» (p. 55). Дисциплина - это «управляемая правилами» социальная практика. Но это различение также фиксирует философское внимание на эпистемологическом статусе второго порядка. По Горману, этот второй порядок несомненно существует для обоснования первого; но его интересует другой вопрос: что обосновывает второй порядок? Очевидно, «мета»-философия науки должна рассматривать и предписывать методы (кому?) самой философии науки. Полемика Куна выстроена вокруг того, что предложенная теоретико-модельным подходом прескриптивная (второго порядка) характеристика того, что есть валидный научный метод, не нашла ни малейшей опоры в реальной науке. (Ведь в действительности теоретико-модельный подход «смоделировал» - то есть создал сравнительно неплохое описание - метода философии науки.) Так или иначе, Горман утверждает, что дескриптивная адекватность не является стандартом обоснования самого второго порядка. Попперо-гемпелевский идеал научной обоснованности остается делом ценностного выбора. В этом смысле, что вообще могло бы лишить этот идеал легитимности? Горман допускает, что позитивизм слишком далеко зашел, «догматически настаивая, что должна быть единая модель доказательства, пригодная во всех контекстах» (p. 45). Но он также уверен в том, что не существует общепринятого метауровня обоснования ценностных утверждений второго порядка. «Каким доказательством мы располагаем при выборе предписания ?» - спрашивает он (p. 40–41). Ответ таков: «Нет таких независимых с философской точки зрения стандартов… которые оправдали бы выбор между предписаниями » (p. 5). Это чистой воды предпочтения. Если мы «выбираем между прескриптивными моделями» (p. 41), предполагает он, мы делаем прагматический, лишь частично обоснованный выбор.

«Где есть выбор, там есть суждение», - заявляет Горман (p. 64). Но это может быть просто произвольным коллективным предпочтением: «Теория, принятая внутри дисциплины, является самоочевидно оправданной для представителей дисциплины постольку и до тех пор, поскольку и пока она действительно выражает самопонимание представителей дисциплины…» (p. 58). Поскольку это самопонимание развивается со временем, то «ученые более позднего времени… решают, соответствуют ли фигуры прошлого текущим прескриптивным требованиям» (p. 58). При этом Горман отмечает, что «некоторые ученые предыдущего периода в осознанном самоописании (осознанном самопонимании, conscious self-understanding ) могли использовать другие стандарты и выделять другие характерные черты или не иметь стандартов вообще…» (p. 60). Он признает, что дисциплина - это социальное образование, она включает в себя больше, чем тексты, и даже больше, чем отдельные методы. В нее входят личности и карьеры, институциональные матрицы, прескриптивные установки; и все они входят в нее как исторически возникшие и зависящие от исторических обстоятельств. Иными словами, они начались когда-то в прошлом, и они меняются . Именно это имеет в виду Горман (или должен иметь в виду), когда утверждает: чтобы философствовать о дисциплине, надо сначала иметь о ней определенное представление - то есть исторически точно «воссоздать» ее. Но это рассуждение открывает двери дальнейшему «историцизму», - потому что акты установления стандартов меняются со временем и могут быть внутренне оспорены в тот или иной момент. По-видимому, это окончательно ставит всю проблему дисциплинарной организации в зависимость от эмпирических данных; а вопрос о философском рассмотрении доказательства делается в значительной мере избыточным.

Однако выводы Гормана принимают другое направление: «Проблема доказательства второго порядка возникает… когда нам требуется оправдать выбор прескриптивного моделирования дисциплины, независимо от существующих видов прескриптивных моделей, поэтому она возникает, даже когда эти модели не являются моделями доказательства (то есть когда это неэпистемологические модели)» (p. 41). К концу раздела мы остаемся наедине с двумя выводами: во-первых, дисциплины - это социальные конструкты: то есть они организованы и существуют таким образом, что включают в себя «управляемые правилами» ограничения и настройки отбора (selectivity , способность производить отбор). Во-вторых, историческое воссоздание такой дисциплинарности - будь то представителями дисциплины или наблюдателями - всегда уже все больше запутывается (it embroils itself ) в важных эпистемологических дилеммах исторического понимания, особенно в проблеме позднейшего присвоения более ранних феноменов. Последнее, к несчастью для Гормана, - это как раз то, что, согласно его открытию, и есть дисциплинарность. Внутренние стандарты, устанавливаемые действующими представителями дисциплины (actual disciplinary practitioners ), сами по себе уже организуют и поддерживают второй порядок. С позиции такого «прагматического» интернализма совсем не ясно, на какое авторитетное место в этой процедуре может претендовать философский комментарий. Горман верит в значимость внешней философской оценки обоснования дисциплинарных утверждений. Но на автаркию дисциплин покушаются и другие интервенции - финансирование, междисциплинарные соперничество или поддержка, техническая применимость, политика и т.д. - и эти другие интервенции могут оказаться гораздо более весомыми, чем обычаи дисциплины, что в полной мере продемонстрировали исследования эмпирических наук, начиная с Куна.

II. Дисциплинарная история

Раздел 3 назван «Записывая историю историографии», и Горман объясняет заголовок через отсылку к запутанной серии предварительных аргументов, необходимых, по его утверждению, чтобы в результате приступить к «историографической реконструкции» исторической дисциплинарности. Один из этих предварительных аргументов касается того, какой термин - «история» или «историография» - выбрать для названия дисциплины. Я нахожу эту озабоченность терминологией просто утомительной. Мнимая ясность, которую Горман предлагает достичь - по сравнению, например, с Авизером Такером - более чем нивелируется пустословием, которое он ради нее разводит . То, что его интересует дисциплинарное историческое письмо как социально организованный набор методов, можно было выразить одним предложением !

По видимости, более важным является другой предварительный поворот его мысли. В соответствии с его основными положениями о философии дисциплин, «сами историки устанавливают парадигму того, что есть их самоописание (самопонимание, self-understanding ), с опорой на природу их дисциплины» (p. 69). Проблема, как он (неоднократно) повторяет, заключается в том, что историки не занимаются систематической рефлексией методов своей дисциплины, и поэтому он должен самостоятельно исторически реконструировать историю . Другими словами, он предлагает «в самопонимании историков… отыскивать взгляды, достаточно распространенные среди большинства, чтобы установить консенсус по поводу отличительных черт дисциплины» (p. 76) - например, кого считать членом дисциплины, каковы «правила» поведения и так далее. Но так как это самопонимание было и остается, в основном, молчаливым, то его необходимо «рационально» воссоздать и логически вывести через «критическое построение на основании взглядов историков» (p. 2).

То, как Горман предлагает осуществить это историческое воссоздание, выливается в туманные разглагольствования о проблеме «первичных» vs «вторичных» источников в истолковании «историографии» - включая отступление об историческом «реализме» и «антиреализме», обсуждение чего станет ключевым в его разделе о постмодернизме (p. 72). «В историографии историографии “другие историки” являются для нас “источниками сами по себе”», - заключает он (p. 74). Дальше он продирается через проблемы авторского замысла, непроверенных допущений и интерпретативных вариаций в историческом восприятии (короче, через все азы герменевтической теории) перед тем, как отказаться от рассмотрения исторических авторов в пользу внимательного чтения исторических текстов. Как, судя по упоминанию некоторых ключевых имен, ему должно быть известно, за последние десятилетия, а может, и целый век, герменевтическая теория колоссально разрослась и усложнилась . Однако обзор Гормана с точки зрения профессионала в области интеллектуальной истории выглядит дилетантским и произвольным, и это возвращает нас к исходному недоумению по поводу философии, полагающей себя способной предпринять «историческую реконструкцию».

Итогом гормановской «реконструкции» является сногсшибательное высказывание: «Характерные виды вопросов, задаваемых историками, в основном не меняются с течением времени…» (p. 91). Он уточняет: «Хотя историки со временем меняют “интерес” и поднимают много новых вопросов, это не означает серьезного сдвига парадигмы, при котором не только возникают новые проблемы, но исчезают старые » (p. 90) . Возможно, Горман имеет в виду, что то, как работают историки, остается неизменным, но даже взятое в таком строгом смысле, его утверждение может быть опровергнуто пристальным рассмотрением изменений, произошедших в дисциплине за последние полвека - не говоря уже о более раннем времени .

Что бы мы ни думали по этому вопросу, более важным для его главного аргумента является следующее утверждение: «Нет никакого уточнения или ограничения относительного того, как далеко в историю следует углубляться историографии историографии» (p. 103). Такое утверждение ошибочно внутри стержневой методологической программы Гормана, - так как он утверждает, что изучает дисциплину , а дисциплина, по изначальному утверждению самого же Гормана, есть нечто принципиально отличное от дискурсивного жанра. У истории как дисциплины было точное начало во времени, и Горман датирует его примерно серединой XIX века (p. 68). Хотя историю, разумеется, писали и до этого, такая история может служить целям организации дисциплины только в качестве, которое сам Горман и выдвигает: как «предтеча». Он описывает «предшественников» так: «творческие личности, которые действовали за пределами любого сообщества и потому не играли никакой “управляемой правилами” роли, кроме разве лишь той, что… они могут рассматриваться более поздними учеными как хрестоматийные примеры и таким образом быть “принятыми” более поздним сообществом» (p. 55). Как раз это [включение додисциплинарных историков в дисциплину. - Прим. пер. ] Горман должен был бы делать, если он настаивает, что мы «избежим случайного пренебрежения материалом, который вполне релевантен», если отправимся «в прошлое настолько далеко, насколько возможно» (p. 103). Но жанр - это не дисциплина, и историческое письмо, наделенное статусом «предтечи», хотя и релевантно в той мере, в какой оно уже встроено позднее в организацию дисциплины, само по себе не может быть частью еще не организованной дисциплины и даже впоследствии может присутствовать в ней лишь как «дань уважения». А значит, Горман вполне прав, когда пишет: «Нет никакой непоследовательности в том, чтобы считать началом историографии Геродота, а началом “настоящей” историографии Ранке», то есть, что «примерно с Ранке произошел скачок в сторону дисциплинарности» (p. 110). Горман вряд ли ошибается, говоря, что Геродот дает ключ к историческому письму , - но его «модель» требует, чтобы он исследовал именно кристаллизацию дисциплины в эпоху Ранке и то, как это в дальнейшем оформило дисциплинарную организацию историографии. Он пишет о «нашей конкретной цели, реконструкции типичных черт дисциплины такими, какими их видят сами представители дисциплины » (p. 86–87; выделено автором). «То восприятие собственной истории, которое характерно для историографии как дисциплины , во многом схоже с восприятием другими дисциплинами их истории…» (p. 112; выделено автором). Я утверждаю, что дисциплина - это не то же самое, что «предмет», и что «типичное понимание “историками” своего предмета» (p. 111) составляет лишь часть того, что мы должны охватить, реконструируя дисциплинарную самоорганизацию.

Горман скорее теряется в историографии, чем реконструирует ее. Вот результат семидесяти страниц исследования: «Историки от Геродота до наших дней отличительным образом выражают озабоченность и несогласие по взаимосвязанным вопросам: природа и способ доказательства исторической истины, а также роль историографической правдивости, приемлемость и основания морального суждения в историографии, историографический синтез фактов (включая аналитические и субстантивистские теории исторического объяснения) и роль и функция историков в обществе» (p. 120). Неужели Горману и впрямь понадобилось читать всю историю исторического письма ради подобного вывода? И разве это отчетливо конституирует именно историческую дисциплину? Кроме, пожалуй, вопроса о моральном суждении, этот вывод мог бы pari passu (с равным успехом. - Ред .) распространяться на любую эмпирическую дисциплину. Я позволю себе поинтересоваться, мог бы Горман провести «историческую реконструкцию», скажем, физики «от Аристотеля до наших дней» в аналогичном ключе и верить, что он достиг чего-то философски значимого. Этот раздел книги я считаю наименее удавшимся - конечно, сам по себе, он может дать нам некоторую полезную информацию о дисциплинарности, но не в том смысле, к которому стремился Горман.

III. Постмодернизм

Если говорить о философии истории (а не о «реконструкции» и «определении места» ее дисциплинарной самоорганизации), то книга Гормана могла бы начаться с раздела 3. Этот и последний раздел состоят из традиционных для философии истории аргументов, вроде тех, что регулярно появляются в этом журнале и немалое число которых Горман приписывает своим заслугам. Раздел 3 адресован самому скандальному эпизоду последнего времени как внутри дисциплины, так и в «метадискурсе» философии истории, а именно - вызову «постмодернизма» . Прикрываясь Ричардом Эвансом как маскировочным щитом, Горман намерен продемонстрировать, что традиционные ответы на вызов постмодернизма терпят неудачу, потому что не охватывают всей радикальной глубины его критики; а затем показать, что у него есть философское возражение, работающее даже против самых радикальных вариантов постмодернизма . Заявка весьма впечатляющая. Посмотрим на исполнение.

«Постмодернистская установка предлагает неограниченную свободу выбора в отношении представлений о реальности» (p. 9). Горман утверждает, что лучше всего это понимать как «антиреализм» в строгом смысле: «Язык не в состоянии отображать реальность, просто потому что нет никакой независимой реальности, которую он мог бы отобразить… [М]ы конструируем реальность с помощью нашего языка … [поэтому] мы не должны принимать наш язык за отображение чего-либо , что лежит за пределами наших человеческих построений» (p. 134). Ричард Эванс считает, что это утверждение может быть опровергнуто эмпирически, посредством интерсубъективного подтверждения, но Горман это отвергает. «Объективность не гарантируется одним лишь соглашением», - иронизирует он (p. 133). Здесь уже можно выдвинуть некоторые возражения. «Объективность» - это комплексное понятие, что прекрасно показал Аллан Мегилл . И одним из самых мощных смыслов этого понятия является «дисциплинарная объективность», та самая самоорганизация на мета-уровне, которую Горман определяет как ядро дисциплинарности. Похоже, этот раздел пытается внушить нам, что существует некая перевешивающая все экстрадисциплинарная мудрость, которая подрывает любые подобные консенсусы. Если доверять точности языка Гормана, что именно он имеет в виду под «объективность не гарантируется»? Для кого? Кем? Согласно каким стандартам? Разве нас не возвращают к целому набору вопросов, с которыми он должен был разобраться в первых главах? И почему в этой строке фигурирует пренебрежительное «одним лишь»? Неужели трудный процесс самоорганизации дисциплины, на описание которого Горман потратил два раздела (впрочем, без значительного успеха), действительно может быть списан со счетов такой презрительной ремаркой? Горман, в ряду других профессиональных философов, намерен торжествовать над Эвансом, «всего лишь» историком, взявшим на себя труд ответить на экстра-историческую критику со стороны (лингвистического) философского постмодернизма . Эванс может поставить себе на службу лишь традиционный «исторический реализм», который Горман не считает удовлетворительным (p. 133). С другой стороны, Горман не готов взяться за полноценное философское рассмотрение проблемы реализма. «Нам не нужно принимать философский реализм, чтобы избежать постмодернистского историографического хаоса, а потому не нужно погружаться в философскую проблему “реализм против антиреализма”… Фактически, в рамках нашего рассуждения мы встанем на позицию в целом антиреалистическую, и… все равно достигнем того, чего хочет типичный историк-реалист…» (p. 135).

С позиции аналитической философии, «постмодернизм широко понимается как предложение неограниченного выбора из фактуальных высказываний …» (p. 135). Иными словами, постмодернизм часто принимают за форму теории неопределенности . Образец теории неопределенности в аналитической философии предложил Виллард Ван Орман Куайн. Известное утверждение Куайна заключается в том, что любая аномалия может быть встроена в сеть представлений (the web of belief ) после достаточных исправлений . Горман считает, что постмодернизм - это «прагматический холистический эмпиризм» Куайна, доведенный до предельных выводов Ричардом Рорти, а в другой традиции - Мишелем Фуко . Со стороны Гормана весьма дальновидно утверждать, что взятый в крайних проявлениях тезис Куайна о «недоопределенности» был, «как ни удивительно это может показаться, близок к центру постмодернистского лагеря» (p. 146). Безусловно, Рорти читает Куайна именно в таком ключе и подгоняет аргументацию к такому заключению (p. 146). В других, более осторожных своих отрывках Куайн ясно дает понять, что есть веские основания не рассматривать «прагматический холизм» как путь к бессмысленной непоследовательности. Он всегда очень серьезно относится к логическому принципу непротиворечивости. Однако Горман считает, что если это единственное ограничение, признаваемое Куайном, то ему не удастся на этом основании установить границы принятия аномалии. Постмодернизм не делает фетиша из логической непротиворечивости, поэтому логические ограничения Куайна против постмодернистской трактовки бессильны предотвратить ее. Другими словами, как мог бы сказать сам Рорти, Куайн был «недостаточно постмодернистским» (p. 157).

Ключевым моментом, по мнению Гормана, является не просто логическая непротиворечивость, но психологическая потребность в последовательности (когерентности) мышления от первого лица (p. 158) . Именно это обращение к психологической («от первого лица») нужде в когерентности способно, как считает Горман, «обойти постмодернистский историографический хаос» (p. 135). «Возможности представления не исчисляются логикой. То, что для нас может оказаться невозможным принять какое-то представление, - это исторический, или социологический, или психологический, а не логический факт» (p. 153). Далее Горман приходит к выводу, что «сеть представлений» Куайна - это идеальный тип тотальной непротиворечивости: «существующий порядок может содержать противоречия» (p. 154), и «не каждый человек в действительности будет разделять все “наши” представления» (p. 141). Не только в обыденном языке, но тем более в условиях, «предусмотренных» теоретически организованным порядком дисциплинарности, огромное значение имеет совместная реальность, консенсус. Возможно, на уровне индивида это «психологический» феномен, но на уровне языка и дисциплины это феномен «социо-институциональный». Он может не быть «абсолютным», но является «прагматическим» в очень авторитетном смысле. Это то, что стоит за словами «“управляемая правилами” организация».

Никто не ставит под сомнение, что «концептуальная схема или схемы, в соответствии с которыми мы передаем наши представления, недоопределены нашим опытом» (p. 137). Никто не сомневается, по крайней мере, после Куайна, что «ни одно предложение не является простым отображением факта» (p. 137). Если не брать в расчет тенденцию к абсолютизации и преувеличения, можно было бы даже принять историцистский вывод Гормана: «В любое отдельно взятое историческое время абсолютные предпосылки этого времени практически не могут быть вскрыты и потому связно выражены теми, кто живет в это время. Но как исторические такие предпосылки относительны…» (p. 155). Вопрос только в том, разрушает ли это до основания эмпирические исследования и возможность (случайного и небезошибочного [contingent and fallible ]) знания. Прагматизм утверждает, что нет. Если дисциплинарная самоорганизация наук продолжит отмахиваться от требований абсолютного обоснования - исходящих от традиционных логиков или от авангардных постмодернистов - то неясно, зачем нам нужно вслед за Горманом обращаться к психологии «от первого лица». Вместо этого нам остается только надеяться на более продуктивный философский подход к дисциплинарности.

IV. Историческое суждение

В заключительном разделе книги Горман поднимает ряд ключевых вопросов философии истории, опираясь на некоторые выводы предыдущих разделов. Как и ранее, Горман выбирает себе оппонента для дискуссии, чтобы заострить проблему. Что касается проблемы притязаний на истину целых исторических повествований (accounts ) (в отличие от аналогичных притязаний составляющих эти повествования пропозициональных высказываний) и пересекающегося с этим вопроса о связи между историческим исследованием и историческим рассказом (narration ) («приобретение знания» и «передача знания»), то здесь мишенью Гормана становится Леон Голдстейн . По мнению Гормана, Голдстейн пытается доказать, что сущностно важные проблемы обоснования дисциплинарной истории - и, следовательно, любой потенциально релевантной ей философии - лежат на уровне целостности исторического повествования (whole-account level ). Более того, Голдстейн утверждает, что невозможно строго разграничить фазу формирования и фазу передачи повествования (ни во времени, ни даже аналитически), так как лишь на уровне целого повествования появляется нечто различимо историографическое . Горман намерен оспорить состоятельность второго утверждения ради дальнейшего переосмысления первого.

Главный вопрос в формулировке Гормана звучит так: «Можем ли мы, на уровне повествования, выбрать те представления о реальности, какие захотим?» (p. 183). Иными словами, можем ли мы вообще опровергнуть интерпретацию? Горман указывает на постмодернизм, который отрицает саму эту возможность, и продолжает: «Историкам, отвергающим множественную структуру реальности, на которой настаивает постмодернизм, придется найти способ преодолеть противоречивость фактов на уровне исторического повествования» (p. 190). Здесь, я думаю, мы должны остерегаться типичных для постмодернистского рассуждения преувеличений. Постмодернизм любит аргументы, имеющие форму: «если какой-либо, значит все». Но они просто поверхностны . Большинство практикующих историков согласятся, что может существовать несколько равно правдоподобных исторических повествований, а вот с чем они не желают соглашаться, это то, что все повествования одинаково правдоподобны и ни одно из них нельзя исключить из рассмотрения.

Рассуждение вертится вокруг того, как вообще можно разрешить вопрос о природе притязаний исторических повествований на истинность. «С философской стороны, мы можем рассмотреть отдельные предложения независимо… или мы можем рассматривать выбранные нами части как целое» (p. 172). Понятно, что дисциплинарная история работает на уровне целых повествований. Фактические ошибки на уровне предложений имеют значение, но не определяющее. Что действительно важно, и Горман ясно это осознает, так это «синтез». «Историческое повествование содержит некоторые объединительные черты… [через них] историки выражают то, что считают реальностью» (p. 181). Проблема в том, что синтез не является четко определенной когнитивной операцией. Несомненно, это больше, чем простая «конъюнкция». Для метода дисциплинарной истории имеет значение то, что «одни и те же факты могут быть синтезированы, то есть выбраны и соотнесены друг с другом, разными историками по-разному» (p. 166). Далее историки должны сравнить и оценить эффективность таких синтезов. Конечно, философы задаются вопросами (иногда немилосердными) о том, как они это делают.

«Настаивать, что индивидуальные фактуальные высказывания имеют эпистемологическое значение, а синтез - нет, значит просто повторять необоснованную догму», - заявляет Горман (p. 174). (Сколько «догм» тогда было написано философами истории!) Я искренне поддерживаю заявление Гормана, но я согласен и с его недавним предостережением, что философия, которая желает выразить дисциплинарную самоорганизацию истории, должна предложить аргументированную позицию по этому вопросу, а не ограничиться громким заявлением. Горман ломает голову над одним из философских препятствий на пути к такой аргументированной позиции: «Предположим, что у нас просто нет набора научных законов, под которые подпадают все события, типично рассматриваемые историографией. Возможно, таких законов не существует…» (p. 194). Фактически, именно этот аргумент о невозможности вписать историческое объяснение в стандартные (научные) модели объяснения выдвигает и Пол Рот . Как мы должны это понимать?

Прежде всего, мы должны признать следующую дисциплинарную особенность: «представления о том, что считать исторической реальностью, выражены в исторических повествованиях» (p. 183). Однако, с точки зрения формальной философской эпистемологии, «истинность “целых повествований” не является истинностно-функциональной » (p. 181). Как блестяще доказал Франк Анкерсмит в «Нарративной логике», существует бескрайняя область комплексных утверждений, претендующих на истину (тексты), для которых стандартная эпистемология (сентенциональный уровень анализа, на котором конъюнкция может быть использована только для распространения действия логических законов на совокупности предложений [sets of sentences ]) еще только должна предложить подходящую логику . Горман уточняет: «Не выяснено даже, что историографическая истина определяется на атомарном уровне» (p. 182), другими словами, дисциплинарная история мало интересуется уровнем индивидуальных, сентенциональных фактов. Хотя историки могут о них дискутировать, это происходит - всегда и исключительно - в рамках более общего обсуждения. Более того, Горман настаивает, что логико-философский подход к истинности сентенциональных высказываний и их соединений упускает нечто существенно важное о синтезе. «Аргументы не являются описаниями реальности. А исторические повествования являются …» (p. 182). Он заключает: «Общая истинность повествования - это функция не только от истинности составляющих его предложений, но также от их релевантности » (p. 190). Оценка цельных исторических повествований на релевантность как раз и составляет особый метод, характеризующий дисциплинарную историю. Такое целостное схватывание, такой синтез лежат в пределах того, что Горман называет «обыденным мышлением»: то есть это не техническая логическая операция, а «свойство нашей естественной рациональности» (p. 180). Наделение реальности смыслом - не безусловная, но неотъемлемая часть человеческой жизни. Горман называет такое смыслонаделение «антиреалистичным», потому что оно сконструировано, а не просто найдено нами. Но он уверен, что необходимо, чтобы эти акты смыслонаделения считались общими (p. 185). Другими словами, знание - обыденное или дисциплинарное - социально по своей сути . Это «обыденное понимание исторической реальности» и есть единственное основание для суждения, подводит Горман. «Различные способы суждения о релевантности» (p. 191) - всего лишь факты совместной человеческой жизни, как и исторические повествования о реальности и их претензии на убедительность. То, что их много, не дает никакого повода к серьезным эпистемологическим затруднениям. «Нам просто не нужно разрешать получаемые противоречия… История плюралистична по своей сути» (p. 187).

Так и есть, но историки все равно оценивают, хвалят и критикуют исторические повествования. В этом - сама суть дисциплинарного метода. Является ли выводом из подхода Гормана то, что это ошибочно? Что именно здесь относится к компетенции философии истории? Горман цитирует Хейдена Уайта: «Философия истории в своих отличительных чертах есть продукт желания изменить профессионально одобренные стратегии, в рамках которых история одаривается смыслом » (p. 197). Первый вопрос, который у меня возникает: следует ли нам рассматривать это как внешнее вмешательство («философов») или как внутреннюю борьбу («теоретизирующих» историков)? И второй вопрос: какие источники могут браться для подобной дискуссии, в обоих случаях? Для Хайдена Уайта центральным был аргумент о когнитивной важности исторического письма , а не исторического исследования. И это возвращает нас к гормановскому разделению между «приобретением знания» и «передачей знания», с чего мы и начали. Горман категорически отрицает, что Голдстейн может отстоять свой тезис - что в истории исследование (investigation ) и выражение (articulation ) нельзя различить даже во временной последовательности, не говоря уже об аналитическом или логическом статусе. Голдcтейн «не может быть прав», настаивает Горман (p. 172). «Голдстейн не может последовательно отрицать этот двухступенчатый процесс», - продолжает Горман и приводит цитату, где сам Голдстейн признает, что «вопросы эпистемологического толка возникают только там, где имеет место приобретение знания, а не сообщение о нем» (p. 175).

Здесь имеют место две различные проблемы: одно дело - это эмпирический вопрос о том, как создаются истории, а другое дело - вопрос о том, «добавлены» ли некоторые когнитивные характеристики в само письмо - или, чтобы не сводить вопрос к тому, что у историков «из одного следует другое» (to presuppose simple sequentiality ), правильно ли, что в выборе, компоновке и формулировании предложений в повествовании «всегда уже» содержатся неизбежные вкрапления формы и суждения. Эти проблемы были, разумеется, тем, что Уайт пытался предложить теоретическому вниманию дисциплины в своих великих трудах, начиная с «Метаистории» . Это то, что развивал Франк Анкерсмит в своих исследованиях «нарративной логики» и «исторической репрезентации» . Это сама суть дисциплинарно релевантной философии истории.

Любому практикующему историку трудно вообразить, что кто-то может считать, будто существует какой-то простой, односторонне осуществляемый процесс сочинения комплексного исторического повествования. Каждое «приобретение» знания происходит под воздействием формальных и содержательных ожиданий; пробные «передачи» знания поверяют точный смысл и контекст любой конкретной находки («факта») и в результате этого выводят все исследовательское предприятие на новый виток. С другой стороны, упрямство (stubbornness ) отдельных «находок» просто блокирует некоторые пути «передачи». Ограничение - это черта всех эмпирических исследований. Это ограничение не просто формальное (языковое); оно может быть вполне материальным. Некоторые вещи просто оказываются ни к чему (just won’t fit ). Каждый историк это знает. И каждый историк, который успешно создает повествование, вспомнит также отдельные моменты этого длительного предприятия, когда вдруг случался «синтез», когда порядок смысла, порядок «релевантности» просто выскакивал из завихрений черновиков и данных, и образ целого вдруг являл себя. Должно ли это подтвердить существование некой таинственной творческой способности, некого поэтического «момента Вот оно », которые сопротивляются философской артикуляции: короче говоря, есть ли здесь мистификация? Я так не думаю . Скорее, перед нами банальное с философской точки зрения учитывание исторического учета (account of historical accounting ) - того, что все уже знают или должны знать? Возможно, но Горман требовал, чтобы именно за «историческую реконструкцию» дисциплинарного метода философы брались в первую очередь , прежде чем оценивать обоснованность этого метода. Если историки не только делают эти вещи, но и судят о них, то нам нужно получить гораздо более четкое представление о том , как они это делают .

Горман совершенно прав: «Нет никакого мнения a priori о процессе, благодаря которому достигается этот синтез» (p. 177). Историки, я полагаю, редко используют термин a priori . Что их волнует, так это убедительность исторических повествований, предъявляемых их коллегами. Самоорганизацию дисциплинарного метода надо исследовать, что бы там ни говорил Горман, не просто по нескольким текстам о том, как должна делаться история (которыми, как он верно заметил, историки глубоко пренебрегают), и даже не по другим текстам о том, как история делалась (которые мы читаем , но избирательно в соответствии с исследовательским интересом, не в полном объеме и с разными насущными вопросами). Скорее, исследовать надо запутанный ежедневный труд: рецензирование, подготовку монографий, заявок на гранты, публикаций, набор и подготовку PhD студентов, карьерные продвижения. Это очень трудоемкий корпус материалов для эмпирического исследования . В сущности, только профессиональные историки работают с ним, потому что такой корпус и есть неотъемлемая (конститутивная) часть дисциплины.

Но если мы хотим когда-нибудь узнать, как историки понимают (делают и судят) повествования, и если мы хотим когда-нибудь установить, как форма и суждение «уже всегда» выстраивают это понимание, и если, наконец, мы хотим когда-нибудь прийти к соглашению в попытке, говоря словами Хейдена Уайта, «изменить профессионально одобренные стратегии, в рамках которых история одаривается смыслом», тогда, я утверждаю, что, хотя мы с радостью приветствуем помощь и наблюдения профессиональных историков, этот труд и его оценка являются прерогативой и обязанностью теоретизирующих дисциплинарных историков.

Примечания

1. Горман дает понять, что его не интересует, является ли история наукой, а только то, как именно она обосновывает свои претензии на знание (knowledge-claims ) (p. 27).

2. О «знаниях» во множественном числе см.: Knowledges: Historical and Critical Studies in Disciplinarity / Ed. E. Messer-Davidow, D. Shumway, D. Sullivan. Charlottesville and London: University of Virginia Press, 1993 и работы, вышедшие в серии Knowledge: Disciplinarity and Beyond . См. также: Caine B. Crossing Boundaries: Feminisms and the Critique of Knowledges. Sydney and Boston: Allen & Unwin, 1988; Worsley P. Knowledges: Culture, Counterculture, Subculture. N.Y.: W.W. Norton, 1997; Usable Knowledges as the Goal of University Education: Innovations in the Academic Enterprise Culture / Ed. K. Gokulsing and C. DaCosta. Lewiston, N.Y.: Mellen, 1997. См. мою работу: What’s ‘New’ in the Sociology of Knowledge // Handbook of the Philosophy of Science: Philosophy of Anthropology and Sociology / Ed. St. Turner and M. Risjord. Oxford: Elsevier Press, 2006. P. 791–857.

3. Гораздо более тонкое размышление на эту тему см.: Rehg W. Cogent Science in Context: The Science Wars, Argumentation Theory, and Habermas. Cambridge, MA: MIT Press, 2009; см. также мою рецензию на его работу, которая выйдет в Philosophy and Social Criticism .

4. В дополнение к работам, упомянутым выше, см.: Klein J.T. Crossing Boundaries: Knowledge, Disciplinarity, and Interdisciplinarity. Charlottesville and London: University of Virginia Press, 1996; Roberts R.H. The Recovery of Rhetoric: Persuasive Discourse and Disciplinarity in the Human Sciences. Charlottesville and London: University of Virginia Press, 1993; Prior P. Writing/Disciplinarity: A Sociohistoric Account of Literate Activity in the Academy. Mahwah, NJ: Erlbaum, 1998.

5. Это очевидный вариант дискуссии на тему «существование/долженствование», и Горман позволяет себе несколько страниц размышлений на эту тему, с обрывочными результатами.

6. Это вариант аргумента о «теоретической нагруженности наблюдения», и пока он уместен, он не смертелен. На самом деле, вся затея Гормана строится на похожей повторяющейся цикличности.

7. Этот «историцистский», или «герменевтический», круг еще возникнет, когда мы продвинемся дальше в аргументацию Гормана.

8. Tucker A. Our Knowledge of the Past: A Philosophy of Historiography. Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2004.

9. «История историографии не является отличительной чертой самоописания историков…» (p. 9). Я насчитал, по меньшей мере, семь вариантов утверждения, что, поскольку историки не решают адекватно задачу дисциплинарной самооценки, Горман вынужден будет сделать это за них.

10. Сравните с глубоким рассмотрением этих тем здесь: Smith R. Being Human: Historical Knowledge and the Creation of Human Nature. N.Y.: Columbia University Press, 2007; а также мою рецензию на его работу, которая выйдет в Isis .

11. Эта формулировка является частью скрытой, но затяжной вражды Гормана с куновским языком философии науки.

12. Нужно учитывать широкий круг дискуссий о социальной истории и культурной истории конца предыдущего столетия. См., напр.: The New Cultural History / Ed. L. Hunt. Berkeley, Los Angeles, and L.: University of California Press, 1989; Beyond the Cultural Turn / Ed. L. Hunt and V. Bonnell. Berkeley, Los Angeles, and L.: University of California Press, 1999; Eley G. A Crooked Line: From Cultural History to the History of Society. Ann Arbor: University of Michigan Press, 2005; Sewell Jr. W. Logics of History: Social Theory and Social Transformation. Chicago and L.: University of Chicago Press, 2005. Что касается исчезновения старых проблем, то иной дипломатический, военный, политический или интеллектуальный историк с сожалением предложил бы Горману писать его «историографию» более тщательно.

13. О постмодернизме и истории см.: The Postmodern History Reader / Ed. K. Jenkins. L.; N.Y.: Routledge, 1997, а также более недавнюю Manifestos for History / Ed. K. Jenkins, S. Morgan, and A. Munslow. L.; N.Y.: Routledge, 2007, а также возражения против этих манифестов: Historically Speaking. Vol. 9. No. 6. July/August 2008, включая мое собственное: “What Is to Be Done?” - Manifestos for History and the Mission of History Today. P. 30–32.

14. Evans R. In Defense of History. N.Y.: Norton, 1999.

15. Rethinking Objectivity / Ed. A. Megill. Durham, NC: Duke University Press, 1994, и его дальнейшие размышления: Historical Knowledge, Historical Error: A Contemporary Guide to Practice. Chicago: University of Chicago Press, 2007.

16. См. мою работу: Historians and Philosophy of Historiography // A Companion to the Philosophy of History / Ed. A. Tucker. Oxford: Blackwell, 2008. P. 63–84, где представлено более сочувственное обращение с Эвансом и другими историками, пытающимися разобраться в философии истории в целом и с постмодернизмом в частности.

17. Quine W.V.O. Ontological Relativity and Other Essays. N.Y.: Columbia University Press, 1969. См. мою работу: A Nice Derangement of Epistemes: Post-Positivism in the Study of Science from Quine to Latour. Chicago; L.: University of Chicago Press, 2004, в которой я пытаюсь предотвратить эту постмодернистскую интерпретацию прагматического холизма.

18. Гарри Гаттинг защищал эту трактовку Фуко и Рорти от моих возражений в рецензии: Zammito and the Kuhnian Revolution // History and Theory. No. 6. May, 2007. P. 252–263; Горман кое-что заимствует оттуда (p. 28).

19. Это выглядит как форма кантианского аргумента о «трансцендентальном единстве апперцепции», представленного с точки зрения психологии.

20. Англоязычных читателей я отсылаю к роману Джойса «Поминки по Финнегану». К ним есть соблазн добавить работы Лакана, Деррида и даже Фуко.

21. Rorty R. Contingency, Irony, and Solidarity. Cambridge, UK; N.Y.: Cambridge University Press, 1989.

22. Goldstein L.J. Historical Knowing. Austin: University of Texas Press, 1976.

23. Я благодарю Реймона Мартина за эту формулировку. См.: Martin. The Past within Us: An Empirical Approach to Philosophy of History. Princeton: Princeton University Press, 1989.

24. См. мои работы против преувеличений в постмодернистской аргументации: рецензия “Are We Being Theoretical Yet?” The New Historicism, The New Philosophy of History and “Practicing Historians” // Journal of Modern History. Vol. 65. No. 4. December 1993. P. 783–814; Ankersmit’s Postmodern Historiography: The Hyperbole of “Opacity” // History and Theory. No. 37. October 1998. P. 330–346; Reading “Experience”: The Debate in Intellectual History among Scott, Toews, and LaCapra // Reclaiming Identity: Realist Theory and the Predicament of Postmodernism / Ed. P.M.L. Moya and M.R. Hames-Garcia. Berkeley, Los Angeles, and L.: University of California Press, 2000. P. 279–311; Ankersmit and Historical Representation // History and Theory. No. 44. 2005. P. 155–181; Rorty, Historicism and the Practice of History: A Polemic // Rethinking History: The Journal of Theory and Practice. Vol. 10. No. 1. March 2006. P. 9–47.

25. Roth P.A. Varieties and Vagaries of Historical Explanation // Journal of the Philosophy of History. Vol. 2. No. 2. 2008. P. 214–226, см. также мои замечания по поводу аргумента Рота: A Problem of Our Own Making: Roth on Historical Explanation // Ibid. P. 244–249.

26. Ankersmit F. Narrative Logic: A Semantic Analysis of the Historian’s Language. The Hague: Martinus Nijhoff, 1983.

27. См.: Longino H. The Fate of Knowledge. Princeton: Princeton University Press, 2002; Solomon M. Social Empiricism. Cambridge, MA: MIT Press, 2001.

28. White H. Metahistory: The Historical Imagination in Nineteenth Century Europe. Baltimore; L.: Johns Hopkins University Press, 1973; Tropics of Discourse: Essays in Cultural Criticism. Baltimore; L.: Johns Hopkins University Press, 1978; The Content of the Form: Narrative Discourse and Historical Representation. Baltimore; L.: Johns Hopkins University Press, 1987.

29. Ankersmit. Narrative Logic; см. также: History and Tropology: The Rise and Fall of Metaphor. Berkeley: University of California Press, 1994; Historical Representation. Stanford: Stanford University Press, 2001.

30. Как бывший студент Майкла Поланьи я яростно сопротивляюсь утверждению, что вопросы творческого синтеза в эмпирическом исследования не являются философскими или артикулируемыми. См. его Personal Knowledge: Towards a Post-critical Philosophy. Chicago: University of Chicago Press, 1958.

31. Сейчас эти вещи становятся предметом глубокого эмпирического общественно-научного рассмотрения. См.: Lamont M. How Professors Think: Inside the Curious World of Academic Judgment. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2009.

Перевод Полины Дячкиной

ГБОУ СПО «Волгоградский технологический колледж»

Учебное пособие по

дисциплине «Основы философии»

Волгоград

Введение: Философия как образ жизни

Часть I История философии

Глава 1. Философия Древнего Востока

Глава 2. Философия Античности

Глава 3. Философия Средних веков

Глава 4. Философия Возрождения и Нового времени

Глава 5. Немецкая классическая философия

Глава 6. Русская философия

Глава 7. Неклассическая философия

Глава 8. Современная философия

Часть II Человек и общество

Глава 1. Философия о происхождении и сущности человека

Глава 2. Общество как структура

Глава 3. Культура и цивилизация

Глава 4. Человек перед лицом глобальных проблем

Глава 5. Бытие и сознание и познание

Введение.

Философия как образ жизни.

Мировоззрение и его типы. Специфика философского знания. Предмет философии. Структура философского знания. Основные методы философии. Основные вопросы философии. Место и роль философии в культуре. Функции философии.

Каждый человек имеет определенные представления об окружающем мире. Это необходимо для того, чтобы определенным образом ориентироваться в реальности и заниматься какой-либо деятельностью, то есть жить, работать, учиться и так далее. Совокупность взглядов человека на мир в целом называется мировоззрением.

Мировоззрение весьма неустойчиво. Представления человека о мире могут меняться с течением времени или под воздействием определенных обстоятельств. Для сохранения знаний о мире и передачи (трансляции) их другим поколениям элементы мировоззрения кристаллизуются в различных социальных установлениях: нормах права и морали, традициях и обычаях, фольклоре, ценностях, идеалах, образах и символах искусства, религиозных убеждениях и знаниях науки.

Взгляды всего человечества на мир также меняются со временем. Это выражается в формировании новых типов мировоззрения. Создание новой системы представлений о действительности – процесс долгий и тяжелый. Всего было создано четыре типа мировоззрения: миф, религия философия и наука.

Миф или мифология – исторический первый тип мировоззрения. Мифологические представления о мире были присущи первобытному человеку на протяжении десятков тысяч лет. Основными чертами мифа являются образность и опора на зрительную наглядность. Это объясняется крайне слабым развитием абстрактного мышления у первобытного человека. Миф всегда повествует о конкретном, единичном. Поэтому общие представления о мире выражаются в рамках мифологии в ряде повествований о богах и героях.

Еще одной чертой мифа является обожествление природы, то есть стремление приписать антропоморфные (человеческие) черты природным явлениям. Мифологический человек предполагал, что все вокруг него имеет душу и сознание, а, значит, есть возможность вступить в диалог с окружающим его миром. Этот диалог осуществлялся при помощи различного рода ритуалов и жертвоприношений.

Еще одной формой мировоззрения является религия. Основной отличительной чертой религии является вера в наличие неких сверхъестественных сил, оказывающих влияние на жизнь человека и окружающий его мир. Опора на веру указывает на чувственный, образно-эмоциональный (а не рациональный) характер познания мира в рамках религиозного мировоззрения.

Религия предполагает создание стройной системы представлений о мире. Тремя наиболее распространенными в мире религиями являются: христианство, мусульманство, буддизм. Также существует ряд национальных религий (иудаизм, индуизм, синтоизм и др.).

Несколько позже религии и мифа формируется философское мировоззрение. Философия – особый тип мировоззрения, основанный на логике умозаключений и понятийном осмыслении мира.

Современной формой мировоззрения является наука. В отличие от философии, наука опирается на знание, полученное посредством обобщения эмпирических (то есть основанных на чувственном опыте) данных. Тем не менее, философию и науку объединяет то, что они предполагают логичное описание мира при помощи понятий.

Не смотря на то, что мировоззрение современного человека характеризуется как научное, это не значит, что иные типы мировоззрения окончательно исчезли. Можно сказать, что каждый последующий тип как бы «наслаивался» на предыдущие. У современного человека, при общем принятии истин науки, сохраняются элементы трех других форм мировоззрения: существуют суеверия – остатки мифологических представлений, многие люди разделяют религиозные убеждения, философские теории и понятия используются в научном познании.

Специфика философского мировоззрения определяется его теоретичностью и рациональностью. Теоретичность философии состоит в предельно общем характере философского знания. Философия оперирует категориями – предельно общими понятиями, такими как «количество», «качество», «время», «действие», «состояние».

Понятие «рациональность» происходит от латинского «разум». Рациональность предполагает:

Во-первых, отображение объективного мира в понятиях, выявляющих наиболее существенные, обобщенные черты явлений и предметов.

Во-вторых, логичность мышления, т.е. его соответствие законам логики.

В-третьих, дискурсивность, то есть обоснованность тех или иных утверждений.

Предметом познания философии являются наиболее общие и фундаментальные вопросы происхождения и функционирования природы, общества и мышления. Стоит заметить, что философия стремится схватить и описать мир в его целостности, выявить всеобщие закономерности лежащие в его основе.

Вопросы, составляющие предмет философии лежат в основе структуры философского знания. Основные философские дисциплины:

1. Онтология – учение о бытии. Эта дисциплина призвана рассмотреть вопрос о происхождении и устройстве мира как такового.

2. Гносеология – учение о познании. Рассматривает вопрос об истине, а также методах ее познания.

3. Социальная философия – учение об обществе, его структуре, а также общих закономерностях его функционирования.

4. Философская антропология – учение о человеке, о смысле человеческой жизни, его месте в окружающем его мире, сущности человеческого существования.

5. Этика – учение о нравственности и морали.

6. Эстетика – учение о прекрасном, проблемах творчества и выражения.

7. Логика – учение о формах и методах мышления.

8. История философии – дисциплина, изучающая происхождение и развитие философских учений.

Выделяют несколько основных методов философского познания. Метод в самом общем смысле – это совокупность шагов или действий, необходимых для достижения цели. В философии метод – это способ рассмотреть мир тем или иным образом, подчеркнув и более подробно рассмотрев определенные его качества.

Двумя основными методами философского мышления являются метафизика и диалектика.

Метафизика представляет собой философский метод, предполагающий рассмотрение сверхчувственных (то есть не доступных чувственному познанию – зрению, осязанию, обонянию и т. д.) разумно постигаемых оснований нашего мира. Основной задачей метафизики является нахождение принципа, лежащего в основе существования мира, устанавливающего порядок его существования. Таким принципом в различных философских учениях, использующих метафизический метод становятся: Субстанция, Бог, Мировой Разум, Абсолютная Идея и так далее. Основной чертой метафизики является рассмотрение мира в статике, то есть как неподвижного. Это помогает мыслителю уловить структуру мира, однако не позволяет описать процессы его движения и развития.

Диалектика – это метод философского исследования, в котором вещи, явления рассматриваются как постоянно движущиеся, изменяющиеся, развивающиеся вследствие борьбы противоположностей, в них содержащихся.

Как видно из определений, оба метода дополняют друг друга. Кроме двух основных выделяют также следующие методы:

Догматизм – восприятие действительности при помощи догмы, то есть совокупности положений, недоказуемых, но и не подлежащих сомнению, то есть данных свыше как абсолютная истина.

Эклектика – метод, основанный на соединении различных, не имеющих единого основания фактов, концепций, теорий, идей, в результате чего получаются поверхностные, имеющие лишь вид правдоподобия выводы.

Герменевтика – это метод размышления, основанный на процессе толкования текста. Новые идеи, в данном случае, рождаются из попыток трактовки какого-либо текста, вчувствования в него, постижения его скрытого смысла. Часто объектом герменевтики становятся священные тексты той или иной религии (Коран, Библия, Веды и т.д.)

Софистика – метод мышления, предполагающий использование ошибок формальной логики, особенностей психологии слушателя, ложных посылок, для получения требуемых выводов. Софистика используется не для достижения истины, но для победы в споре, дискуссии и, поэтому лишь формально может быть названа философским методом.

В истории философии было предложено множество различных вариантов того, что можно назвать основным вопросом философии. Так, первые мыслители античности считали, что основным вопросом философии является вопрос о первоначале мира. Сократ, в свою очередь, считал основным вопрос о познании человеком самого себя. В Средние века, основным становится вопрос о познании Бога.

В современной философии под основным вопросом философии подразумевают вопрос о соотношении Бытия и Сознания. Со всей очевидностью этот вопрос был поставлен в философии марксизма, где выделялись две его стороны.

Онтологическая сторона этого вопроса состоит в постановке и решении проблемы: что первично, сознание или материя?

В зависимости от решения этой проблемы все философские учения делят на две большие группы:

Идеализм – направление философии, сторонники которого считают первичным сознание, а материю – вторичной. Примером такого рода учения является идеализм Платона, утверждавшего, что в основе нашего мира лежит Мир идей, содержащий идеи всех вещей.

В свою очередь идеализм имеет две разновидности: объективный и субъективный идеализм. Сторонники объективного идеализма считают, что в основе мира лежит некая объективная идея (разум, сознание, бог, абсолют), существующая независимо от сознания познающего мир человека.

Сторонники субъективного идеализма уверенны, что весь мир существует только в сознании познающего субъекта (человека).

Материализм – направление философии, сторонники которого утверждают, что первичной является материя, а сознание и мышление являются лишь результатами ее саморазвития. Примером такого учения является диалектический материализм Карла Маркса.

Кроме материализма и идеализма существую еще два «компромиссных» течения:

Дуализм – направление в философии, представители которого считают, что существую две независимые друг от друга субстанции: материальная, обладающая свойством протяженности и идеальная, обладающая свойством мышления. Примером такой позиции является философия Рене Декарта.

Деизм – философское направление, сторонники которого признавали существование Бога, однако считали, что после творения мира он удалился от мира и больше не влияет на жизнь и поступки людей. Деисты считали материю одухотворенной и не противопоставляли Сознание и Бытие.

Гносеологическая сторона того же вопроса касается возможности познания человеком окружающего мира, то есть соотношения его сознания и бытия. В соответствии с тем, как решается данный вопрос в том или ином конкретном учении, выделяют:

Гносеологический оптимизм – направление философии, представители которого считают, что мир познаваем, а возможности его познания неограниченны.

Агностицизм – направление философии, представители которого уверенны, что мир либо непознаваем, либо может быть познан частично, поскольку возможности человеческого разума ограниченны.

Также существуют различные точки зрения на вопрос о способах познания мира:

Эмпиризм – философское направление, основателем которого считается Ф. Бэкон, предполагает, что в основе познания лежит лишь опыт и чувственные ощущения.

Рационализм – философское направление, основателем которого является Р. Декарт, представители этого направления уверенны, что достоверное знание может быть выведено только из человеческого разума и не зависит от опыта.

Противоположностью рационализму является иррационализм, основным положением которого является тезис об отсутствии у мира логической структуры. Мир хаотичен, непредсказуем, а, значит, непознаваем.

В современной философии считается, что основной вопрос философии не решен ни в онтологическом, ни в гносеологическом его аспектах и относится к категории так называемых «вечных» проблем. Однако такая ситуация является весьма распространенной в философии и отражает ее сущность. Дело в том, что философия как форма познания мира делает акцент не на поиске конечных ответов на вопросы, но на самом процессе размышления. Это отражено в самом термине «философия», который в переводе означает «любовь к мудрости». Это слово ввел в употребление выдающийся древнегреческий ученый и мыслитель Пифагор (580–500 гг. до н. э.), предполагая, что философ не обладает мудростью (которой в полном смысле слова могут обладать лишь боги), но стремится к ней, любит её. В этом отношении основная задача философии состоит не в поиске ответов, но в правильной постановке вопросов, которая невозможна без осмысления неполноты своих знаний. Именно об этом говорил один из классиков философии Аристотель (384-322 гг. до н. э.), когда утверждал: «Философия начинается с удивления».

Значение философского знания для человека трудно переоценить. Основные функции, выполняемые философией в современном обществе, делятся на две группы: мировоззренческие и методологические.

Мировоззренческие функции философии как источника информации:

1. Гуманистическая – состоит в том, что философия помогает человеку осмыслить свою жизнь, окружающий его мир и укрепить свой дух. Попытки осмысления своей жизни, поиска глобальной цели своей жизни знакомы каждому человеку. Основным помощником человека в этой деятельности является философия.

2. Аксиологическая функция – заключается в оценке вещей, явлений окружающего мира с точки зрения различных ценностей – морально-нравственных, этических, социальных, идеологических и др.

3. Культурно-воспитательная – состоит в том, что философия способствует формированию у человека важных качеств культурной личности, таких как самокритичность, критичность, сомнение.

4. Объяснительно-информационная функция состоит в разработке мировоззрения, соответствующего современному уровню науки, исторической практике и интеллектуальным требованиям человека.

Методологические функции философии как источника методов:

1. Эвристическая функция состоит в содействии приросту научных знаний, в том числе в создании предпосылок для научных открытий.

2. Координирующая функция состоит в координировании методов в процессе научного исследования.

3. Интегрирующая функция заключается в том, что философия выступает фактором интеграции научного знания. Термин «интеграция» (от латинского integratio - восстановление, восполнение) означает объединение в целое каких-либо частей. Дело в том, что современные научные дисциплины, выделившиеся из некогда единой науки в ходе процесса дифференциации, теперь находятся в изоляции друг от друга. Философское знание может помочь преодолеть изоляцию и найти связи между ними.

4. Логико-гносеологическая заключается в разработке самого философского метода, его нормативных принципов, а также в логико-гносеологическом обосновании тех или иных понятийных и теоретических структур научного знания.

Вопросы для самоконтроля:

1. Какие типы мировоззрения вы знаете? 2. Что является объектом такой философской дисциплины как онтология? 3. Каковы основные методы философского исследования? 4. В чем заключается гуманистическая функция философии?

©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-12-07

Аксиология (греч. axia – ценность и logos – учение) – раздел философии, изучающий ценности.

История философии - философская дисциплина, предметом которой является процесс возникновения и развития философского знания.

Метафизика – учение о сверхчувственных (трансцендентных) основах и принципах бытия.

Методология – учение о способах организации и построения деятельности человека.

Моральная философия – нравственная практическая философия, этика.

Натурфилософия – философия природы, умозрительное истолкование природы, рассматриваемой в её целостности.

Онтология – учение о бытии; раздел философии, описывающий мир.

Практическая философия – традиционно выделяемый раздел философии, включающий этику и политику.

Социальная философия – раздел философии, описывающий качественное своеобразие человеческого общества, его структуру и развитие.

Телеология – учение о целесообразности как характеристике отдельных объектов или процессов и бытия в целом.

Теоретическая философия – традиционно выделяемый раздел философии, включающий логику и метафизику.

Феноменология – раздел философии, изучающий явленность мира в опыте.

Философия истории – концепция в составе философского знания, нацеленная на осмысление исторического процесса в целом и анализ методологических проблем исторического познания.

Философия культуры – раздел философии, исследующий сущность и значение культуры. Большое значение придается борьбе за культуру.

Философия науки – философская дисциплина, исследующая структуру научного знания, средства и методы научного познания, способы обоснования и раз­вития знания.

Философия образования – исследовательская область философии, анализирующая основания педагогичес­кой деятельности и образования, его цели и идеалы, методологию педагогического знания, методы проектирования и со­здания новых образовательных институции и систем.

Философия политики – исследовательская область философии, анализирующая наиболее общие основаниях, границы и возможности политики, о соотно­шении в ней объективного и субъективного, закономерного и случайного, сущего и должного, рационального и внерационального.

Философия права – философская дисциплина, исследующая ценность права, соотношение права и справедливо­сти, права и закона, права и силы, а также философские проблемы юридических наук.

Философия религии – достаточно разнородные, но остающиеся в пределах рационального дискурса суждения относительно ре­лигии, включая содержательное рассмотрение предлагаемых теми или иными религиями решений онтотеологических, этико-антропологических и сотериологических проблем.

Философия техники – область философских ис­следований, направленных на осмысление природы техники и оценку ее воздействий на общество, культуру и человека.

Философия языка – исследовательская область философии, в которой анализируется взаимосвязь мышления и языка, выявляется конституирующая роль язы­ка, слова и речи в различных формах дискурса, в познании и в структурах сознания и знания

Философская антропология – раздел философии, изучающий человека.

Философская компаративистика – об­ласть историко-философских изысканий, предметом кото­рой является сопоставление различных уровней иерархии (понятия, доктрины, системы) философского наследия Во­стока и Запада.

Эпистемология – философско-методологическая дисциплина, в которой исследуется знание как таковое, его строение, структура, функционирование и развитие.

Эстетика – философская дисциплина, изучающая искусство и эстетическое отношение к действительности (прекрасное и безобразное и т.п.)

Персоналии

Августин Блаженный Аврелий (354-430) – представитель зрелой патристики. Наиболее значительными произведениями: «Исповедь» (400) и «О граде Божьем» (413-426).

Анаксагор (500-428 до н.э.) – ученик Анаксимена, основоположник афинской школы философии. Описывал мир как бесчисленное множество «семян вещей» («подобочастных» – гомеомериям), которые упорядочивает мировой «ум» («нус»), Выдвинул идею «все – во всем», т.е. утверждал, что «во всем заключается часть всего».

Анаксимандр (610-540 до н.э.) – ионийский (из Милета) философ, ученик и последователь Фалеса. Считал первоначалом апейрон – нечто качественно неопределенное и бесконечное.

Анаксимен (585-525 до н.э.) – ионийский (из Милета) философ, ученик Анаксимандра. Как первоначало рассматривал воздух – самую бескачественная из всех стихий: «подобно тому как воздух в виде нашей души скрепляет нас, так дыхание и воздух охватывают всю Землю».

Аристотель (384–322 до н.э.) – ученик Платона и наставник Александра Македонского. В 335 до н.э. основал собственную школу, названную перипатетической, или Ликеем. Предметом «первой философии» считал сущее в аспекте его четырех причин: формы, материи, начала движения (движущей причины) и цели.

Беркли Джордж (1685-1753) – английский философ, представитель солипсизма, в котором основным является положение «существовать – значит быть воспринимаемым» (esse est percipi). Именем Б. назван приморский город в США, где расположен Калифорнийский университет.

Боэций Аниций Манлий Торкват Северин (480-524, казнен) – римский философ, один из основоположников средневековой схоластики. По обвинению в государственной измене был заключен в тюрьму, где в ожидании казни написал художественно-философское сочинение «Утешение философией».

Бэкон Фрэнсис (1561-1626) – генеральный прокурор, лорд-канцлер Великобритании. Основоположник эмпиризма, предложивший в труде «Новый Органон или истинные указания для истолкования природы» (1620) использовать эксперимент и систематическую индукцию. В 1627 Бэкон публикует утопию «Новая Атлантида».

Витгенштейн Людвиг (1889-1952) – австрийский философ, один из основателей аналитической философии. Основная идея его «Логико-философского трактата» (1921) состоит в том, что философия есть деятельность по прояснению языка и устранению неточностей выражения мыслей.

Вольтер (1694-1778) – французский философ, лидер французского Просвещения XVIII в. и наставник короля Пруссии Фридриха II.

Гадамер Ганс-Георг (1900-2002) – немецкий философ, ученик М. Хайдеггера, основоположник философской герменевтики. Согласно Гадамеру, понимание есть открытый исторический процесс, в котором всякий интерпретатор и всякое интерпретируемое уже включены в определенную традицию понимания.

Гегель Георг Вильгельм Фридрих (1770-1830) – немецкий философ, один из главных представителей школы немецкой классической философии. Наиболее известные работы: «Феноменологии духа» и «Наука логики».

Гераклит (ок. 540 - ок. 480 до н.э.) – ионийский философ из Эфеса. Был прозван «темным» (за глубокомысленность) и «плачущим» (за трагическую серьезность) мыслителем. Первоначалом всего он считал огонь – суть «логос».

Гольбах Поль Анри (1723-1789) – французский философ-материалист. Наиболее известное сочинение «Система природы, или О законах мира физического и мира духовного» (1770).

Гуссерль Эдмунд (1859-1938) – немецкий философ, основатель феноменологии.

Декарт Рене (1596-1650) – французский философ-рационалист, известный основоположением изречением «Я мыслю, следовательно, я существую» («cogito ergo sum»). Наиболее известная работа «Рассуждение о методе» (1637).

Демокрит из Абдеры (ок. 460 - ок. 370 до н.э.) – древнегреческий философ-атомист.

Зенон Элейский (ок. 490 - ок. 430 до н.э.) – представитель элейской школы, ученик и приемный сын Парменида. Сформулировал апории, направленные против возможности движения: «Дихотомия», «Ахиллес», «Стрела», «Стадий».

Кант Иммануил (1724-1804) – родоначальник немецкой классической философии. В трех фундаментальных работ «критического периода» – «Критика чистого разума», «Критика практического разума», «Критика способности суждения» исходит из требования о том, что любое философское исследование должно базироваться на критике познавательных способностей человека и тех границ, до которых простирается само знание.

Конт Огюст (1798-1857) – французский философ-позитивист, автор шеститомного «Курса позитивной философии» (1830-1842). Вся история человечества, согласно Конту, подчиняется «закону трех стадий»: теологической (фиктивной), метафизической (отвлеченной) и научной (позитивной).

Конфуций (552-479 до н.э.) – древнекитайский философ. Эталоном человека, идущего по пути-дао, Конфуций считает «благородного мужа».

Кьеркегор Серен (1813-1855) датский философ, основоположник экзистенциализма.

Лао-цзы (V в. до н.э.) древнекитайский философ, живший в, легендарный основоположник даосизма и автор «Дао дэ цзин» – «Книги о пути и благой силе».

Лейбниц Готфрид Вильгельм (1646-1716) – немецкий философ. Рассматривал мир в завершенности и непрерывности, как совокупность монад, находящихся в предустановленной гармонии.

Локк Джон (1632-1704) - английский философ. Развивал учение о «первичных» и «вторичных» качествах. Полагал, что душа это «чистая доска», и только опыт записывает на ней какое-то содержание.

Маркс Карл (1818-1883) – немецкий философ, вместе с Ф. Энгельсом создавший философское учение, получившее название диалектического и исторического материализма.

Ницше Фридрих (1844-1900) – немецкий философ, представитель «философии жизни». Известен учение о сверхчеловеке, изложенным в работе «Так говорил Заратустра...» (1883),

Парменид (кон. VI - нач. V в. до н.э.) – основоположник элейской школы. Сформулировал принцип тождества бытия и мышления: «мыслить и быть одно и то же», – согласно которому, реально лишь то, что мыслимо, а то, что немыслимо, не существует.

Пиррон (ок. 360-280 до н.э.) – древнегреческий философ из Элиды (Пелопоннес); верховный жрец Элиды. Один из основателей античного скептицизма. Рекомендовал воздержание от суждений, поскольку «ничуть не более это, чем то».

Пифагор Самосский (ок. 570 - ок. 500 до н.э.) – древнегреческий философ, ученик Анаксимандра. Настаивал на том, что все есть число.

Платон (427-348 до н.э.) – древнегреческий философ, ученик Сократа. В его учении существование мира вещей зависит от мира идей (прообразов вещей)

Протагор (ок. 480-340 до н.э.) – известнейший из софистов; близок к Периклу. Главное положение философии Протагора: «Человек есть мера всех вещей – сущих в их бытии и несущих в их небытии».

Семь мудрецов – группа исторических лиц 7–6 вв. до н.э., жизненная мудрость которых стала известна всей Элладе. Наиболее известные афоризмы: «Всему свое время» (Питтак), «Познай самого себя» (Фалес), «Ничего сверх меры» (Солон, Хилон), «Наибольшее богатство – ничего не желать» и др.

Сократ (470-399 до н.э.) – древнегреческий философ. Задачу философии видел в самопознании человека, что выражено в его призыве «Познай самого себя».

Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900) – русский философ. Исходя из принципа всеединства, строил систему «цельного знания», которая высшей задачей и конечным результатом духовного развитиячеловечества объявляла синтез науки, философии и религии.

Спиноза Бенедикт (1632-1677) – нидерландский философ. Для Спинозы ум (мышление) и протяженность (материальные тела) являются лишь атрибутами единственной субстанции, которая является причиной самой себя (causa sui).

Фалес (640-562 до н.э.) – основатель милетской школы, один из «семи мудрецов». Полагал, что первоосновой мира является вода.

Фихте Иоганн Готлиб (1762-1814) – представитель школы немецкой классической философии. В своем «наукоучении» в качестве исходного принципа избирает Я, представляя мир как не-Я.

Фома Аквинский (1225-1274) – систематизатор схоластики. В 1879 г. папским указом его учение, томизм, было узаконено в качестве официального философского учения во всех католических учебных заведениях.

Хайдеггер Мартин (1889-1976) – немецкий философ-экзистенциалист; ученик Э. Гуссерля.

Шопенгауэр Артур (1788-1860) – немецкий философ. Кантовское понятие «вещь-в-себе» он отождествил с волей – подлинной, хотя и скрытой, реальностью мира

Шпенглер Освальд (1880-1936) – немецкий философ и культуролог, представитель «философии жизни». Наиболее известная пабота «Закат Европы».

Эпиктет (греч. Epictetus – не имя собственное, а разговорное прозвище раба – «приобретенный») (50-125) – греческий философ-стоик. Существующий порядок вещей, учил он, не зависит от нас и нам не по силам его изменить.

Эпикур (341-270 до н.э.) – древнегреческий философ-атомист. Полагал, что возможность случайного отклонения атомов обусловливает наличие у человека свободы воли. Главная ценность жизни, по мнению Эпикура, заключена в наслаждении, которое есть свобода от телесных страданий и душевных тревог.

Эразм Роттердамский (1469-1536) – нидерландский гуманист, автор бестселлера «Похвала глупости» (1509).

Юм Дэвид (1711-1776) – английский философ-агностик. Осознание реального характера причинных связей Юм именовал верой: «Разум никогда не может убедить нас в том, что существование одного объекта всегда заключает в себе существование другого; поэтому, когда мы переходим от впечатления одного объекта к идее другого или к вере в этот другой, то побуждает нас к этому не разум, а привычка, или принцип ассоциации».

Традиционно философия определяется как исследование первопричин и начал всего мыслимого - универсальных закономерностей, в рамках которых существует и изменяется как бытие , так и мышление , как постигаемый Космос , так и постигающий его дух . Мыслимое в традиционной философии выступает в качестве бытия - одной из основных философских категорий (ср. тезис Парменида : «мыслить и быть - одно и то же» ). К бытию относятся не только реально происходящие процессы, но и умопостигаемые возможности. Поскольку мыслимое необозримо в своих частностях, философы, в основном, концентрируют своё внимание на первопричинах, предельно общих понятиях, категориях. В разные эпохи и для разных философских направлений эти категории свои (ср.: Гегель определял философию как «современную ей эпоху, постигнутую в мышлении»).

Философия включает в себя такие различные дисциплины, как логика , метафизика , онтология , эпистемология , эстетика , этика и др., в которых задаются такие вопросы, как, например, «Существует ли Бог?», «Возможно ли объективное познание?», «Что делает тот или иной поступок правильным или неправильным?» Фундаментальным методом философии является построение умозаключений, оценивающих те или иные аргументы, касающиеся подобных вопросов. Между тем, точных границ и единой методологии философии не существует. Споры идут и по поводу того, что считать философией, и само определение философии различно в многочисленных философских школах.

Сам термин «философия» всегда имел славу термина, с трудом поддающегося определению из-за подчас фундаментального разрыва между философскими дисциплинами и используемыми в философии идеями.

Гегель определял философию как науку о мышлении, которая имеет своей целью постижение истины посредством развёртывания понятий на основе развитого «субъективного мышления» и метода, который «в состоянии обуздывать мысль, вести её к предмету и удерживать в нём» В марксизме-ленинизме давалось несколько взаимосвязанных определений: философия есть «форма общественного сознания; учение об общих принципах бытия и познания, об отношении человека и мира; наука о всеобщих законах развития природы, общества и мышления» .

Современные западные источники дают гораздо более осторожные определения, например: «философией является учение о наиболее фундаментальных и общих понятиях и принципах, относящихся к мышлению, действию и реальности» .

Философию философией [любомудрием], а себя философом [любомудром] впервые стал называть Пифагор, когда спорил в Сикионе с Леонтом, тираном Сикиона или Флиунта <…>; мудрецом же, по его словам, может быть только бог, а не человек. Ибо преждевременно было бы философию называть «мудростью», а упражняющегося в ней - «мудрецом», как если бы он изострил уже свой дух до предела; а философ [«любомудр»] - это просто тот, кто испытывает влечение к мудрости .

Пифагор не оставил после себя сочинений, так что первый автор, у которого встречается слово «философ», - это Гераклит :

Термин «философия» впервые встречается в диалогах Платона .

В восточных традициях философия не выделялась в отдельную область деятельности, и была растворена в культурных, религиозных и политических учениях, так что в них существуют лишь приблизительные аналоги термина «философия».

Функции философии и формы философской деятельности

По отношению к любой сфере человеческой жизни и деятельности философия может занимать три позиции.

1. Исследовательская позиция. Философия как наиболее общая наука исследует данную сферу.
2. Критическая и методологическая позиция. Критикует деятельность данной сферы и предписывает ей правила.
3. Позиция активного вмешательства. Претендует на то, чтобы заменить собой данную сферу деятельности (например, время от времени философия пытается подменить собой науку).

В целом философия претендует на выполнение следующих функций.

1. Мировоззренческая функция: помогает сформировать целостную картину мира.
2. Методологическая функция: формулирует правила познания для всех частных наук.
3. Эвристическая (поисковая) функция: создаёт новые области теоретического исследования.
4. Функция социальной критики: осуществляет критику существующего в обществе порядка вещей.
5. Футурологическая функция: отвечает на вопрос о том, каким должно быть будущее.
6. Идеологическая функция: создаёт представление о желательном политическом и общественном устройстве.
7. Воспитательная и образовательная функция: участвует в формировании личности.

Философия как мировоззрение

Философия является мировоззренческой дисциплиной (наукой), поскольку её задачей является обозрение мира в целом, поиск ответов на наиболее общие вопросы.

Философия как образ жизни

Философия и наука

Имеется, по крайней мере, три вопроса, касающихся соотношения философии и науки:

• Является ли философия наукой?
• Как соотносятся между собой философия и частные (конкретные) науки?
• Как соотносятся между собой философия и вненаучного знания?

При рассмотрении первого вопроса о научности философии видно, что на протяжении всей своей истории философия - один из источников развития человеческого знания. Рассматривая её исторически, можно обнаружить преемственность в развитии философского знания, его проблематики, общность категориального аппарата и логики исследования. Не случайно Гегель рассматривал философию прежде всего с точки зрения «науки логики».

В то же время в истории человеческой мысли существуют целые пласты ненаучной философии, например, религиозной. Плотная связь философии и науки присуща в основном европейскому способу осмысления процессов познания. Возврат европейской мысли к ненаучному (и даже антинаучному) философствованию нередко проявляется во времена кризиса (примером может служить Лев Шестов).

Отношения науки (частных наук) и философии являются предметом дискуссии.

Философия нередко претендует на то, чтобы быть чем-то большим, чем наука, ее началом и итогом, методологией науки и её обобщением, теорией более высокого порядка, метанаукой (наукой о науке, наукой, обосновывающей науку). Наука существует как процесс выдвижения и опровержения гипотез , роль философии при этом заключается в исследовании критериев научности и рациональности . Вместе с тем, философия осмысливает научные открытия, включая их в контекст сформированного знания и тем самым определяя их значение. С этим связано древнее представление о философии как о царице наук или о науке наук.

Однако даже при отсутствии возможности претендовать на роль науки наук, философия может рассматриваться как наука, имеющая дело с более высоким, вторичным уровнем обобщения, воссоединяя частные науки. Первичный уровень обобщения приводит к формулированию законов конкретных наук, то задача второго - выявление более общих закономерностей и тенденций. Надо иметь в виду, что новые открытия в области частных наук могут приводить к утверждению как научно-философских выводов, так и философской ветви, представляющей иррационалистические спекуляции. Также сама философия может влиять на частные науки, как положительно, так и негативно.

Нужно также отметить, что история философии - это гуманитарная наука , основной метод которой - толкование и сравнение текстов.

Ответ на вопрос о соотношении ненаучного знания и философии связан с вопросом о соотношении философии и «заблуждающегося разума». Этот момент необходим с исторической точки зрения в силу самого характера процесса познания. Он свойственен любой науке. Философия также не может быть гарантирована от заблуждений.

Марксизм-ленинизм относил к числу важнейших вопросов два:

• «Что первично: дух или материя?» Этот вопрос считался одним из главнейших вопросов философии, поскольку, утверждалось, что с самого начала развития философии произошло деление на идеализм и материализм , то есть суждение о главенстве духовного мира над материальным, и материального над духовным соответственно.
• Вопрос о познаваемости мира, который был в нём главным вопросом эпистемологии .

Одним из фундаментальных вопросов философии является непосредственно вопрос: «Что такое философия?» Каждая философская система имеет стержневой, главный вопрос, раскрытие которого составляет её основное содержание и сущность.

Философия отвечает на вопросы

• «Кто такой человек и зачем он пришел в этот мир?»
• «Что делает тот или иной поступок правильным или неправильным?»

Философия пытается ответить на вопросы, на которые пока не существует способа получения ответа, типа «Для чего?» (напр., «Для чего существует человек?». В то же время наука пытается ответить на вопросы, на которые существуют инструменты получения ответа, типа «Как?», «Каким образом?», «Почему?», «Что?» (напр., «Как появился человек?», «Почему человек не может дышать азотом?», "Каким образом возникла Земля? «Как направлена эволюция?», «Что будет с человеком (в конкретных условиях)?»).

Соответственно этому происходило деление предмета философии, философского знания на основные разделы: онтологию (учение о бытии), эпистемологию (учение о познании), антропологию (учение о человеке), социальную философию (учение об обществе) и др.

Философия: за и против

Смысл и польза философии

Польза философии - формирование у людей, занимающихся ею, навыков самостоятельного, логического, понятийного мышления, что снижает возможности идеологического оболванивания и манипулирования этими людьми и обществом, в котором развивается философия.

Одно из объяснений: культура европейского философского мышления и культура демократии - народовластия формировались в Древней Греции параллельно, обуславливая друг друга. Многие сочинения Аристотеля, Платона и других греческих философов посвящены вопросам общественного устройства, политики. Философское мышление древних греков - это рациональное, то есть разумное мышление свободного человека, живущего в рабовладельческом мире, человека, принимающего участие в общественной жизни. Дисциплинами, разрабатываемыми греческой мыслью были - этика, политика, риторика. Свободная мысль древних греков и их гражданская жизнь были взаимосвязаны. Древние философы провозглашали свои взгляды с центральных улиц греческих городов. Такой культуры мышления и общественной жизни не возникло в соседних с Грецией восточных деспотиях, например в Персии, где единство общества достигалось силой. В Греции же и гражданская жизнь, и философия были средствами найти взаимопонимание между людьми без насилия и принуждения.

Критика философии

История философии

Американская философия
Латиноамериканская философия
Африканская философия
Австралийская философия

Философия индуизма
Индийская философия

Современные философские проблемы

Строение мозга по представлениям Рене Декарта (из его работы О человеке , 1664). Эпифиз, или пинеальная железа (на схеме обозначен буквой H ) - тот орган, в котором, по мнению Декарта, заключена душа человека. Таким образом он пытался решить психофизическую проблему.

Разделы философии

В вопросе, какие именно дисциплины считать принадлежащими к философии (на какие разделы делится философия), не существует всеобщего согласия. Традиционно к основным философским дисциплинам относят логику , эпистемологию , этику , эстетику и метафизику (онтологию). Однако между этими дисциплинами не проведено четких границ. Существуют такие философские вопросы, которые одновременно относятся более к чем одной из этих дисциплин, и существуют такие, которые не относятся ни к одной.

Вне этих широких дисциплин существуют и другие сферы философского познания. Исторически к области интереса философов относили, и сейчас ещё часто относят политику (которая рассматривалась Аристотелем как составная часть этики), физику (в том случае, когда она изучает сущность вещества и энергии) и религию . Кроме того, есть философские дисциплины, посвящённые отдельным предметным областям; почти всегда предметная область такой философской дисциплины совпадает с предметной областью соответствующей науки. Например, отделение физики от философии в Новое время привело к появлению натурфилософии , а отделение политической теории - к появлению политической философии .

Помимо деления философии на дисциплины существует и более общее деление её на теоретическую, практическую и рациональную философию (философию, исследующую вопросы разума и познания).

Нижеследующая классификация включает как общие (основные), так и специальные дисциплины (философию отдельных предметных областей).

Общефилософские дисциплины

• Метафилософия - философия философии.

Философия средств и способов познания

Философские дисциплины, исследующие способы познания (рациональная философия).

• Логика - философская дисциплина о формах правильного рассуждения. Отвечает на вопрос: «Каким образом мы можем отделить истинные суждения от ложных на их пути от предпосылки до вывода?».
• Эпистемология (гносеология , теория познания), наука о знании и его основаниях. Занимается вопросами: «Возможно ли познание?», «Как мы знаем то, что знаем?».
• Философия науки , в том числе философии отдельных наук
  • Философия биологии
  • Философия психологии
  • Философия социальных и гуманитарных наук
• Философия сознания (философия ментальности, философия ума)

Теоретическая философия

Теоретическая философия - философские дисциплины, исследующие сущее.

• Онтология - наука о бытии (наука о сущем), философская теория реальности . В онтологии спрашивается: «Что есть реальность?», «Что существует?», «Существуют ли вещи независимо от нашего восприятия?».
• Метафизика не имеет общепринятого определения. Иногда она отождествляется с онтологией, иногда рассматривается как более общая дисциплина, иногда как более частная - наука о началах бытия.
• Философская теология (естественная теология, естественное богословие, натуральная теология,)

Практическая философия

Практическая философия - философские дисциплины о человеческой деятельности. Иногда вся практическая философия определяется как аксиология

• Этика - философия морали . В этике спрашивается: «Существует ли разница между правильными, с точки зрения морали, и неправильными поступками, ценностями, законами?», «Абсолютны или относительны все ценности?», «Как правильнее жить?», «Существует ли единая нормативная ценность, от которой зависят все основные ценности?» (см. также Норма (естественные и гуманитарные науки) , «Материальны ли ценности (как стол или стул) и, если нет, как мы должны понимать их онтологический статус?».
  • Этика поступка
  • Социальная этика
    • Профессиональная этика
      • Юридическая этика (этика юриста)
  • Экономическая этика
• Эстетика - философская дисциплина о прекрасном, безобразном и т. п. В эстетике задаются вопросы: «Что есть красота?», «Как мы постигаем красоту?».
  • Философия искусства
• Праксеология (прагматика , философия деятельности)
• Философия образования
• Политическая философия (философия политики)
• Философия культуры
• Философия экологии

Философские дисциплины или философские направления

Существуют философские теории, которые можно квалифицировать и как философские дисциплины, и как философские направления, т. е. их статус неясен. К их числу относятся, во-первых, философские теории, которые декларируют свою религиозную, этническую или иную идентичность, во-вторых, философские исследовательские проекты, которыми занимаются те или иные философские школы.

Философские теории идентичности

К философским теориям идентичности относится любая теория, которая является одновременно философским исследованием идентичности и идеологией носителей этой идентичности и философским направлением.

• Этнофилософия
• Философия расы (философия расизма)
• Философия пола (философия сексуальности, гендерная философия)
• Философские теории, связанные с религиозной идентичностью
  • Светская философия (см. также: философская критика религии, атеизм , деизм , пантеизм).
  • Религиозная философия (см. также теологический рационализм).
• Философия традиционализма (философия традиции)

Философские теории, разрабатываемые отдельными школами

• Философия мистики (философия мистицизма, мистическая философия, см. также эзотерика , мистицизм).
• Герменевтика (философия понимания)
• Семиотика (теория знака)
• Ориентализм в философии (рецепция индийской и китайской философии).
• Философия существования

Организация философии

• Философские организации
• Философское образование
• Философские сочинения
• Философские сайты

См. также

• Философский термин (философская терминология)
• Разновидности философии - термин «философия» в различных словосочетаниях

Примечания

Ссылки

• Национальная философская энциклопедия Поиск по 48 философским словарям

Литература

• Хайдеггер М. Что это такое - философия? // Вопросы философии . - 1993. - № 8. - С. 113-123.
• Мамардашвили М. К. Философия - это сознание вслух // Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. - М.: Прогресс, 1992. - С. 57-71.

Учебники для начального изучения

• Вундт В. Введение в философию. М.: Добросвет, 1998.
• Джеймс У. Введение в философию; Рассел Б. Проблемы философии. М., 2000.
• Доброхотов А. Л.